Название: О протезах и котах, цикл «Пересечение параллелей»
Фандом: АнК
Автор: Alison McL
Бета: не удалось раздобыть, к сожалению
Персонажи: Катце, Гай, остальные периодически, в том числе ОП
Пейринг: упоминается Ясон/Рики
Рейтинг: практически нет
Жанр: драма, псевдодетектив
Дисклаймер: не мое
Предупреждение: пост-канон, AU, ООС. Нудновато будет. И грустно, наверное.
Предыдущее vereskovyj-sklon.diary.ru/p113502368.htm?from=l...
читать дальше***
По сути это был первый в его жизни отпуск. Поэтому вряд ли стоит осуждать Катце, если он разленился до того, что даже не захотел посчитать, на который день их пребывания на ферме Морин собралась ехать за своим безногим псом: тот уже с неделю как привыкал к новым конечностям в ветклинике, под присмотром специалистов. Героическую историю собаки, потерявшей лапы, Катце с Гаем к тому времени уже знали во всех подробностях, хотя была она самая банальная: грабители, объявленные в розыске и решившие поживиться чужими овцами, и пес, который единственный оказался по близости и бросился на защиту хозяйского имущества от чужаков.
- Слушай, а на нас-то твои охранники вроде ноль внимания, когда мы с тобой в первый раз пришли, - заметил Гай. - Хотя мы для них тоже совсем чужие были.
- Они кидаются только когда мне или скотине угрожает опасность, - пояснила Морин. – Если кто без меня придет, только облают, и все. А если со мной, то вообще считают, что я разрешила, и молчат.
Катце подумал, что система неплохо разработана, если заслуга хозяйки. А если умных собак – тогда в самом деле есть свой смысл беречь их и чинить потерянные в драке лапы.
Но привезти домой счастливого обладателя двух новеньких протезов Морин в тот день было не суждено. Поздним утром она села в кар и отбыла в направлении города, а через пятнадцать минут уже опять была возле своей калитки: принялась сбоить система переключения скоростей, переключая не в лад и невпопад, как ей вздумается и когда вздумается. Девушка едва сумела вернуться невредимой; выглядела она до последней степени расстроенной.
Звонок в службу ремонта расстроил ее еще больше, потому что мастера обещали прислать только поздно вечером. А когда тот и вечером не явился, Морин заварила чай с мятой, позвала с улицы собак прямо в дом, в гостиную, и уселась с кружкой на полу, среди подушек и псов, перед головизором – смотреть что-то, в чем можно было утопить свои огорчения. Правда, она и Катце с Гаем звала за компанию, но те не рискнули, лишь краем глаза заметив, насколько слезливо-конфетный фильм им угрожает.
На следующее утро хозяйка сердито гоняла по комнате мелкий автоматический пылесос, ворча, что эти твари извозюкали ей своей шерстью всю гостиную, а Гай с паяльником и еще парой каких-то приборов ковырялся во дворе во внутренностях ее кара. Из чего Катце заключил, что девушке, видимо, просто хочется уже радикального выхода из положения: купить новое транспортное средство.
Однако где-то к обеду Морин вместе с монгрелом осторожно опробовали результаты его копаний в системе, потом опробовали еще раз, подольше, а потом, не выходя из кара, умотали вместе в город за собакой.
За коробкой скоростей последовал ремонт какой-то аппаратуры на портативном консервном заводике хозяйки, барахлившей еще с прошлого запуска, потом начались походы за несколько километров по ближайшим соседям, у которых, почти у всех, что-нибудь нуждалось в ремонте, но было недосуг или слишком дорого вызывать ремонтников из соответствующей фирмы. Иногда Морин с Гаем возвращались «из гостей» довольные (и неизвестно еще, кто больше), реже – с вытянутыми физиономиями и стараясь не глядеть друг на друга. В первый раз Катце даже подумал, что они из-за чего-то поссорились, но оказалось, монгрел всего лишь не сумел сладить с незнакомой техникой. К счастью, у него хватало ума не браться совсем, если не был уверен, что понял причины неполадки и не представляет, как их исправить, так что ничего нигде не доломал… вроде бы.
Итогом стал их с рыжим разговор, который сам же Гай и затеял, подойдя как-то вечером к Катце в саду, где тот с удовольствием окуривал дымом местных мошек, в недоумении шарахавшихся от почти мерцающих в тени деревьев струй.
- Я наверное еще подзаработаю на ремонте всех этих консервных банок и керогазов, и подамся учиться. – Начав без предисловий, Гай говорил легко, но то и дело бросал на рыжего быстрый настороженный взгляд из-под длинных ресниц. – Если открыть в этих местах мастерскую, можно очень неплохо загребать, фермерам это будет всяко дешевле, чем каждый раз в город таскаться или ремонтников вызывать. Глядишь, так и тебе расходы возмещать начну.
Рыжий только покосился на него, ничего не сказал. Он не особо жаждал, чтобы Гай что-то ему возмещал, все по той же причине: все, что он делал, делалось для Рики и Ясона. И если бы однорукий монгрел вдруг вернул ему деньги, он почувствовал бы наверное то же самое, что чувствовали древние, когда их жестокие боги отвергали принесенные дары. Но устраивать свою жизнь за собственный счет для монгрела в самом деле было необходимо, этого Катце не мог отрицать.
Пристальный и напряженный взгляд Гая настойчиво требовал ответа, и рыжий ответил – пожал плечами.
Монгрел не выдержал:
- Какой-то ты, Меченый… как зомби: велели тебе черным рынком заняться – пошел, занялся. И чего тебе после этого перед монгрелами нос драть, сам в таком же точно дерьме по уши, поди – только что шито-крыто все… Сказали Рики в угол загнать – без проблем, плевать, сколько хороших парней, которые тебе лично ничего не сделали, этот гаденыш Кирие ни за грош подставил. Сказал Рики за мной присмотреть – смотришь, как только зеньки не болят! И до фени, что я твоего хозяина гребанного грохнул, которому ты пятки лизал с радостным визгом... Это ж все равно, как я бы с твоим блонди из одной бутылки стаут хлебал, после того, что он с Рики сделал.
Рыжий снова ничего не ответил. Спрашивать в который раз: а ты-то с Рики лучше сделал? – было бессмысленно, все варианты Гаевых ответов Катце знал уже наизусть. Знал рыжий и то, что Гая бесит от его холодного высокомерия – маски, без которой Катце было не обойтись в его работе, с которой он сросся за годы на черном рынке, но снимать ее ради однорукого он не собирался… Голос монгрела долетал до него как из другой вселенной:
- …Сюда привезли, на лавочку посадили – так и сидишь целые дни, ни хрена не делаешь.
- И что, по-твоему, я должен делать?
- А я-то с какого хрена должен знать? Откуда я знаю, чем ты там раньше занимался у себя в Мидасе.
В приоткрытую калитку со двора протиснулся кот, немазаные шарниры противно заскрипели, и Гай тут же переключил внимание на них, возможно, прикидывая, поможет ли тут машинное масло. Кот, против обыкновения, запрыгнул прямиком к Катце на колени и уставился на однорукого монгрела злыми желтыми глазами. На лице парня отразилось что-то вроде понимания с примесью скепсиса.
- И за что он только тебя любит? – на этот раз Гай вряд ли ожидал ответа, однако Катце ответил:
- Это не любовь.
- А что?
- Симбиоз.
Монгрел слегка нахмурился: рыжему показалось, что он сейчас полезет пятерней в собственный затылок – выцарапывать из недр памяти значение полузабытого за годы жизни в трущобах слова.
***
Если с противоречивыми чувствами, которые он питал к Катце, Гай вряд ли мог разобраться без ящика стаута, притом неизвестно еще, какого по счету, то про его отношение к Морин все было ясно без слов: смесь дружеской симпатии с самой искренней благодарностью за открытые в нем таланты и перспективы. Впрочем, что касается второго, тут девушка вряд ли отдавала себе отчет, но то, что общий язык они в самом деле находили без труда, не вызывало сомнений. Может быть, для Гая это было даже чем-то вроде детской влюбленности, когда за понравившейся личностью бегают хвостом, осыпая доступными знаками дружеского внимания, или он вполне осознанно выражал, как мог, свою признательность, трудно сказать. Во всяком случае, в перерывах между походами на «ремонтную халяву» он старался во всем помогать молодой хозяйке. И уже который день, когда Морин ближе к полудню отправлялась смотреть, как там ее овцы, монгрел охотно составлял ей компанию – ко взаимному удовольствию, насколько Катце мог судить.
К обеду они возвращались и, провалявшись полуденный зной в тени веранды, прямо на отчищенном до блеска полу за приятной беседой – в час по слову, – после четырех опять уходили на пастбище. Катце, когда не хотелось курить, присоединялся к ним на веранде, но тащиться куда-то по не спавшей еще жаре совершенно не стремился, предпочитая убирать со стола и возиться на кухне под бдительным присмотром своего приятеля-кота.
Естественно, когда однажды Морин с рыжим сели обедать вдвоем, у Катце возник вполне уместный вопрос:
- А где Гай?
Девушка рассмеялась:
- Он завис возле полигона… с открытым ртом! Там спасатели тренируются, служба спасения, операции всякие отрабатывают -- хлам сначала поджигают, а потому тушат, и все такое. Гай как увидел, как они там скачут со всей этой своей экипировкой, так прямо к забору прилип, и не оторвешь его. Как маленький!
Катце невольно улыбнулся в ответ – не поведению Гая, которое он как раз мог понять, а вот этому милому загорелому личику, девочке, которая, прожив на свете столько же, сколько Гай, не видела и десятой доли той грязи и мерзости, что была средой обитания монгрела. И той боли, растерянности, обиды на жизнь – ничего из этого не было ей знакомо. Зато Гаю были в диковину все те простые и обыденные вещи, к которым она привыкла с детства. По сути, оба жили в своих мирках, ограниченных и довольно примитивных, но так вопиюще не похожих друг на друга. И тем не менее, сумели поладить, понять друг друга, найти общее. Подумав немного, рыжий решил, что этим общим была искренность. И в кересских трущобах, и на этих населенных фермерами просторах люди любили, ненавидели, выживали – пусть почти диаметрально противоположными способами – но и там, и там они были искренни в своих чувствах, не отдавали душу за амбиции, не прятались за ложной благопристойностью и прочими масками, задавленные уже архетипическим наверное страхом перед абсолютной властью ИскИна, как было в той среде, частью которой до недавнего времени являлся Катце, и в которой у одного лишь Ясона Минка хватило смелости, чтобы быть искренним, и искренности, чтобы любить.
И все мысли приводят в итоге к Минку. Или к Рики...
На следующий день история повторилась. А потом на следующий.
- Ты опять одна?
Морин весело кивнула:
- Все, прилип там намертво. Просил даже еду ему не приносить.
Однако после обеда она убежала в дом и через пару минут появилась снова – разумеется, в руках был контейнер с пропитанием для Гая.
- Давай, я отнесу, - предложил Катце. – Прогуляюсь заодно.
По интерактивной карте, отображавшей кроме его собственного местоположения еще и прочие живые объекты крупнее кошки, он легко отыскал монгрела в паре километров от дома. Тот стоял, подпирая простую невысокую изгородь, обозначавшую границы владения, и не отрываясь, смотрел, как метрах в семидесяти от него люди в спецодежде штурмуют отвесную стену, имитацию фасада горящего дома; зависая на карах против оконных проемов, прыгают в пламя и дым хорошо организованного учебного пожара. Катце протянул ему контейнер, удостоившись в ответ лишь мимолетного кивка, и облокотился на изгородь рядом, наблюдая не столько за действиями спасателей, сколько за Гаем. Закурил.
- Выбрал себе поприще?
Монгрел подозрительно покосился на рыжего, но лишь молча кивнул – его явно распирало от зависти и восхищения при виде тренировочных учений.
- Подходяще, - лениво одобрил Катце.
Монгрел вновь недоверчиво скосил на него блестящие сиреневые глаза:
- Ты думаешь?
- Думаю. При обезвреживании взрывных устройств тебе с твоим опытом вообще цены не будет.
- **** *****, если тебя до сих пор так за задницу грызет, какого хера ты со мной возишься? – взорвался Гай.
Катце в ответ лишь чуть заметно поморщился: этот вопрос тоже обсуждали уже не раз и не два; развернулся и пошел в сторону дома.
Следующие пару дней Гай ходил хмурый, но непохоже, чтобы из-за неудачного разговора. Демонстрировать рыжему перманентный протест давно стало для него чем-то вроде ритуала и сосуществованию не мешало.
На третьи сутки ближе к вечеру он снова отыскал рыжего в саду, сел рядом. Жестом попросил прикурить и выдал, не глядя на Катце:
- Облом… -- И не дождавшись реакции, продолжал: - Я там поговорил с их начальником, он бы не против меня принять, протез мой врачу на базе показывал: говорят, такая игрушка иной раз больше, чем живая рука, может пригодиться. И по всему остальному подхожу, вроде как.
- И?...
- И не берут у них тут чужих. Без гражданства… Три года – с постоянной работой и хорошими характеристиками, чтоб получить…
- Ладно, посмотрю, что можно сделать, - пообещал рыжий.
- Иди ты. Хватит уже меня с соски кормить; поеду завтра в город, попробую устроиться куда-нибудь. Курсы на технарей только с осени, как раз до тех пор подзаработаю на прожитье…
«Иди ты» на Катце, само собой, подействовало мало. В тот же вечер, вместо того чтобы найти себе в Сети какое-нибудь чтиво (спать больше, чем спал на Амои он так и не привык, несмотря ни на что), рыжий на всякий случай поменял батареи лэптопа на новые и полез копаться в законодательстве этой части Мирейта.
Теперь уже на утро следующего дня сам Катце отыскал Гая в дальнем углу сада, где тот с остервенением перекапывал землю неуклюжим по виду и ужасающим по звуку электромеханическим орудием, название которого рыжий предпочел не знать – чтоб вдруг случайно не вспомнилось на ночь глядя.
Монгрел не слишком ему обрадовался, но громыхалку выключил и вопросительно уставился на неторопливо закуривающего рыжего. Впрочем, от сигареты тоже отказываться не стал.
- На законном основании купить гражданство здесь невозможно, - сообщил Катце, выдыхая первую порцию дыма. – Можно конечно попробовать с помощью взяток…
- Засунь их себе, - тут же буркнул Гай.
Катце невозмутимо кивнул: мол, другой реакции я от тебя и не ожидал – и продолжал:
- Зато очень просто получить статус гражданина через брак. Все, что нужно – официальная регистрация и согласие на получение от уже имеющего гражданство супруга.
- И что, мне брачное объявление давать? «Для любителей экзотики и трагических историй»!... Вот, ***, делать больше нефиг!
- Можно поговорить с Морин. Нет никакой проблемы составить брачный контракт так, чтобы ее интересы не пострадали при любом раскладе. Возможность получить развод по ее первому требованию, никакого раздела совместно нажитого имущества, компенсация…
Гай не дослушал. Монолог, который он выдал вслед за этим, был такой, какого Катце не слышал от однорукого монгрела даже в те поры, когда рассказал ему о гибели Рики и Ясона. Гай припомнил рыжему все, начиная от «шефства» над Дарком еще до того, как тот попал в Эос, и заканчивая подсунутым через Сида мобильником. Логики в этой тираде было негусто, но ее недостаток отлично компенсировал мат, среди которого лишь изредка проскальзывали слова. Катце надеялся, что Гай выдохнется, пока он выкурит сигарету-другую, и тогда можно будет относительно спокойно выяснить, с чего парень так завелся. Однако Гай, не вынеся, видимо, его индифферентного вида, отшвырнул свое полупервобытное орудие труда и решительным маршем скрылся с глаз. Катце постоял еще немного на месте, покурил, и, поразмыслив, решил, что не помешает съездить в город --немного запутать следы своих банковских вкладов. Заодно и Гай пока поостынет.
Глянул на небо, где потихоньку собирались тучки, подобрал с земли неуклюжую копалку-громыхалку, и побрел к дому – вызывать такси.
Его не было на ферме больше двух суток, а когда вернулся, там мало что изменилось. Разве что прибавились лужи у ограды, да мешанина ароматов в трепещущем влажном воздухе пробивалась даже в его испорченное сигаретами обоняние. Странно, а в городе все это время не упало ни дождинки, только стало немного прохладнее, чем в предыдущие дни.
Несколько собак во дворе попытались его облаять, но им это надоело довольно быстро, еще до того, как появилась Морин. Обрадовавшись при виде рыжего, девушка тут же потащила его пить чай, попутно сообщив, что Гай будет только вечером: его взяли до осени на базу спасателей чем-то вроде чернорабочего.
Покончив с чаем, они убрали со стола и разбежались каждый в свою сторону: хозяйка шила очередную юбку в оборочках, и ей не терпелось поскорее вернуться к этому занятию, а Катце принял душ и ушел к себе в комнату.
И в первый раз за все время пребывания на Мирейте ощутил потребность занять себя делом…
Пошел дождь, сразу стало как-то по-особенному промозгло и сыро – возможно, просто похолодало. Катце протянул руку включить затиснутый в угол старинный обогреватель.
Пришел кот, но на кровать почему-то не полез, уселся на столе у окна и принялся смотреть на стекающие по стеклу капли. В ранних пасмурных сумерках рябые клочья на его шкуре сделались неразличимыми, и, не пестрящий беспорядочными разноцветными мазками, он вдруг показался рыжему очень красивым и до боли давно знакомым --так что возникло ощущение дежа вю, словно все это где-то когда-то уже было: серый день, наполняющий комнату тусклым светом в тон строгой тишине; ощущение застывшего времени и бесконечного одиночества, не поймешь – своего или чужого. Катце замер, впитывая все это; сигарета, о которой он забыл, вынув изо рта, обиженно дотлевала в его пальцах.
Где-то неподалеку раздался грохот, залаял один из псов, за ним тут же подхватили другие. Очарование пропало, словно изменилась сама картинка, хотя кот даже ухом не повел, продолжая сидеть, как сидел. Катце ощутил непонятную досаду, как будто у него отняли что-то важное, и вышел из комнаты.
Дверь на кухню была открыта, там горел свет; Морин и Гай сидели за столом очень близко друг к другу, о чем-то негромко и неторопливо разговаривали. Катце остановился, не доходя до полоски света, и прислушался – просто так, повинуясь многолетней привычке, ставшей частью натуры. Впрочем, слушать было особо нечего. Видимо, хозяйка с монгрелом просто перебрасывались ничего не значащими фразами, потому что когда оба надолго замолчали, в их молчании не было напряжения, наоборот, оно казалось на удивление согласным и уютным.
- Ты закурил бы хоть, что ли, - легко обрывая паузу, предложила Морин.
- Катце вон попроси, он в любое время дня и ночи – всегда пожалуйста. Мало тебе? – В голосе Гая прозвучала странная смесь доверчивости и смущения, неумело прикрытая ухмылкой.
- Да ну его, дымит, словно завод по обязательному графику, и самому никакого удовольствия, - беззлобно поморщилась девушка. – Разве ж нормальные мужики так курят?
Катце припомнилось никогда не имевшее для него смысла выражение «женская интуиция». Странно, а ведь он здесь почти перестал вспоминать о своей физической неполноценности… Сразу откуда-то взялось и начавшее уже забываться непроходящее напряжение, показавшееся очень привычным, усталым даже, будто время обернулось вспять…
Гай ничего не сказал ей в ответ, только полез в карман за сигаретами, да ухмылка стала почти нежной. Девушка, чуть повернув голову, смотрела через плечо, как он прикуривает, а потом, словно расслабляясь в кресле, одним естественным движением прислонилась к боку монгрела, слегка запрокинув голову на его плечо. Или это наоборот Гай потянул ее к себе, приобняв рукой-протезом? Катце так и не понял.
В последнее время он очень многое замечал и видел безо всяких усилий со своей стороны, как видел каким-то внутренним зрением пространство вокруг: фермы и город с его зелеными деревьями и белыми зданиями; космопорт, в котором и над которым не прекращалось движение; необъятные космические расстояния, звездные системы, галактики, холодные планеты и гигантские раскаленные звезды. Словом, все то, от чего прежде был отгорожен четырьмя стенами бункера и своим исступленным служением Ясону.
Однако что-то рыжий, видимо, все-таки проглядел, и теперь был удивлен абсолютным взаимопониманием и теплом между ними; непонятно было, когда они успели стать так близки – неважно, насколько эта близость выражена внешне даже для них самих. Перед ним были двое людей, судя по всему, полностью доверявших друг другу, и это оказалось довольно неожиданным для Катце.
Зато сразу стало очень понятным другое: почему Гай так взбеленился, когда речь зашла о предложении фиктивного брака. Видимо, Дана Бан все же не прошел для монгрела бесследно, хоть чему-то научив его – быть внимательнее к чувствам ближних, например. Независимо от того, насколько ты можешь предъявить права на них – и на ближних, и на чувства.
«А ведь совсем мальчишка еще», - снова неожиданно для себя подумал рыжий. Мальчишка – достаточно смелый и сообразительный, чтобы выжить и приспособиться к жизни в трущобах, будучи вышвырнутым туда из уютных стен Гардиан, но смертельно испугавшийся, когда раз за разом с Рики стали происходить вещи все более и более непонятные, выходящие за все привычные рамки. И самый сильный страх – то, что Рики может любить того, кто сломал его, унизил, отнял блеск в глазах и веру в себя. У его Рики, у единственного, во что брошенный в хаос и бессмыслицу трущобной жизни монгрел мог верить в этом мире – не потому, что Рики Дарк был безупречным кумиром в его глазах, а именно потому, что больше не в кого, и не за кем больше идти, негде брать надежду в Кересе, специально скультивированном для того, чтобы быть для граждан Амои олицетворением безысходности. Его и без того примитивный и невеселый мир совсем перекосило от вторжения всяких непредусмотренных в нем блондей и загадочных криминально-знаменитых личностей со шрамами. Бороться же с этими монстрами Гай мог лишь привычными трущобными методами, как раньше они боролись с противостоящими бандами. И то, что приятели-«бизоны» не проявили понимания, оставив его один на один со всем этим, только усилило отчаяние и решимость. По сути, устраивая апокалипсис в Дана Бан, он сражался со своими ночными кошмарами, отстаивал свою веру…
Ему ли, Катце ли, судить за это Гая?
Впрочем, отношение Катце к бывшему хозяину носило совсем другой характер; в отношении Ясона он не обманывался и не обманывал себя. Признавал его превосходство и то влияние, которому не умел сопротивляться, но непогрешимым не считал. Но при этом признал его право лишь на себя самого, собственную беспредельную верность и преданность. Не мог ничего с этим поделать, готов был идти за блонди на край света, как за путеводной звездой, с полуслова исполнять любой его приказ. Не потому, что Ясон был самым лучшим, что только может быть, а потому, что не нашлось ничего лучше в его убогой монгрельско-фурнитурской жизни. И то, что был счастлив подчиняться и служить этому ходячему атомному реактору, считал скорее следствием собственного несовершенства. Это просто было сильнее его, он не мог, как Рики, оказывать сопротивление мощной энергетике Минка. И не мог – о, ирония! – как тот же Гай, который сумел бросить блонди вызов. Но и не хотел.
Нельзя сказать, чтобы он испытывал к блонди любовь, вообще какие-либо теплые чувства – во всяком случае, пока не узнал того, что в итоге вылилось в его совет Рики Дарку относиться к Ясону, как к человеку. И это иррациональное преклонение было мучительно для его критического ума, цепкого и ясного во всем остальном. Но одновременно жизнь с этим приучила Катце, что есть вещи, о которых лучше не думать. Не задумываться, не ломать голову, не грызть себя. Не пытаться объять необъятное, понять недоступное для понимания. Потому что существуют вещи, которые выше твоего понимания и твоих сил. И пока рыжий умел четко определить их для себя, он мог быть уверен, что сохраняет ясную голову, трезвый взгляд и способность выбирать правильные решения.
…Катце очень тихо отступил на шаг вглубь объятого тенью коридора и так же неслышно вернулся в свою комнату. Сел на кровать под пристальным и равнодушным взглядом так и не сдвинувшегося с места кота, извлек из-под нее лэптоп.
Пора было уезжать.
Оставаться дольше не было ни причин, ни смысла, как не было почти никаких чувств или желаний. Просто повернулась очередная шестеренка мироздания, расставив по местам людей и события, и в соответствии с этой расстановкой Катце пришла пора двигаться дальше. Пора поставить точку на своем прошлом, перестать цепляться за тех, кого уже нет, начиная утро с невысказанного даже себе самому вопроса, где, в чем, в ком он будет их искать сегодня. Пора -- независимо от того, хочет он этого или нет. Впрочем, этого он тоже не знал: жизнь вдруг оказалась совсем не такой, какой он ее всегда считал, к какой привык, и нравится ли она ему в этом виде, он тоже пока не мог сказать.
Он не перестанет помнить о Ясоне и Рики, и не станет меньше любить… Но нужно привыкать жить чем-то другим, раз уж по раскладкам судьбы ему выпала жизнь и свобода.
***
Наутро он еще раз съездил в город, оформил все документы, которые могли понадобиться, и ближе к полудню вернулся в привычно пустой для этого времени суток дом Морин. В первый раз он зашел в маленькую комнату хозяйки, служившую ей спальней и складом всякого милого сердцу барахла, ничуть не смущаясь, что делает это без разрешения и в ее отсутствие. Окинув оценивающим взглядом неряшливо-уютную от множества мелочей обстановку, он остановил свой выбор на большой вазе, украшавшей туалетный столик. Под эту вазу он положил стандартный белый конверт с написанным на нем именем адресата, отошел к двери, посмотрел на дело рук своих, и, не удовлетворившись результатом, вернул конверт снова туда, откуда извлек – во внутренний карман своей светло-бежевой ветровки.
Ясный день на дворе ослеплял контрастом света и ярких сочных теней, еще более захватывающим оттого, что все это великолепие находилось в постоянном движении -- ветер гонял солнечные зайчики между ветвей, по траве, по оградкам и белым стенам дома. Рыжий огляделся и полез через высокую траву под самый забор, где в обилии росло всяческое неразбери-поймешь самого разнообразного калибра. Его внимание давно уже привлекали растения, длинные бледно-зеленые стебельки которых оканчивались легкими пушистыми шариками. По недолгом размышлении рыжий решил, что за цветы это сойдет, даже если таковыми не является. Во всяком случае, в вазе будет смотреться нормально. Вопреки первоначальному намерению просто надрать подходящую по объему охапку, Катце незаметно для себя увлекся процессом -- стал подламывать хрусткие стебельки осторожно, чтобы пушистые головки-шарики не разлетались во все стороны пушинками от резких движений. Заодно уж, проходя мимо кухни, прихватил и воды в большой кружке: как-то не хотелось, чтобы Морин вместо букета обнаружила у себя на зеркале пучок увядшего мусора. И только в этот момент до рыжего дошло, что ведь девушка может воспринять белых пушистиков именно как букет, а не просто как метку, долженствующую привлечь внимание к конверту. Однако мучиться противоречиями не стал, очень быстро решив, что цветы в подарок – это не обязательно намек на определенного рода чувства: с их помощью вполне уместно выразить и благодарность, и просто хорошее отношение, тем более, когда дело касается женщины. А Морин вполне заслуживает и того, и другого. Так что пусть.
Получилось в итоге почти красиво: белые шарики в темно-синей вазе и такой же белый конверт под ней, надписанный узким аккуратным почерком рыжего.
Катце вернулся к себе: оставалось вызвать такси и собрать немногочисленные пожитки. Кот неодобрительно покосился на его действия и ушел в сад. Потом послышались шаги; отвернувшись от опустошенного тесного шкафа, Катце обнаружил Гая, который, судя по разрумянившимся скулам, только что заскочил с улицы, и затормозил на полпути, заметив сборы рыжего через приоткрытую котом дверь.
- Уходишь? – спросил Гай с тем безразличием в голосе, которое может обмануть разве что того, кто сам хочет быть обманутым.
- Да.
- Ну правильно, что тебе делать на сельскохозяйственной планете? – так же малонатурально усмехнулся монгрел.
- Сельскохозяйственную планету тоже можно изгадить при желании, - меланхолично пожал плечами Катце, заканчивая укладывать вещи и проверяя замки на сумке и дорожном контейнере. – Только зачем?...
- Пошли обедать. Морин еще нет, сообразим пока что-нибудь на стол.
Рыжий покачал головой:
- Уже некогда.
- Ты что, даже не дождешься ее?
- Позвоню из космопорта, - беззастенчиво соврал Катце. И добавил без перехода: – Сделай одолжение, не забывай про осторожность – хотя бы ради нее. Если ищут, то в первую очередь меня, но это не значит, что про тебя забыли, так что старайся не светиться.
- За осла меня держишь?
- Кем будешь, за того и будут держать. Это только от тебя зависит. – Катце закинул сумку на плечо.
- Ладно, - усмехнулся Гай; и неожиданно протянул рыжему руку. – Давай, счастливо. И чтоб тебя так любили.
Дурацкая двусмысленная шутка, неловкая попытка скрыть смущение и выразить хотя бы на прощание невольную симпатию так, чтобы не получить по носу… Катце сжал протянутую ладонь.
- Как заведутся деньги, буду скидывать тебе на тот же счет, на который Морин перечисляла за собаку, - пообещал монгрел.
Катце равнодушно кивнул: в свете содержимого конверта, который он оставил на туалетном столике хозяйки, это уже не имело для него никакого значения. Но раз имеет значение для Гая – что ж, пускай.
Прежде, чем сесть в ожидавшее у поворота такси, рыжий еще раз оглянулся. Было чувство, будто он открывает дверь в никуда, в совсем другой мир, не имеющий более ничего общего с тем, что было его прошлой жизнью. Он не ощущал ни страха, ни тоски, за этой дверью все было безлико, но ему эта неизвестность почему-то виделась скорее как неяркий свет, чем как провал в темноту. Однако Катце необходимо было оглянуться, потому что совсем, абсолютно все оставляет в прошлом только смерть, а живому нужно по крайней мере убедиться, что он не перестал быть собой, не потерял себя.
У калитки, скучным темным пятном среди буйства золотого и зеленого все еще сидел кот. И как-то в этой картине все вдруг сложилось для Катце в одно целое: прошлое, будущее, межпланетные пространства и закономерности судьбы вместе с ее же невероятными парадоксами. Неизвестно, будет ли кот ждать его – и сам кот наверняка ни за что не признался бы в этом, даже если ему в лучших амойских лабораториях вживить речевой аппарат, идеально адаптированный к кошачьим мозгам. Но помнить будет, факт.
В конце концов, это вполне достаточное связующее звено, чтобы удержать человека в мировом пространстве – знать, что кто-то помнит о тебе не потому что ты функционален и полезен, не потому что должен тебе деньги или благодарность, а просто потому, что хочет помнить.
Конец