Автор: Alison McL
Бета: mart
Фандом: АнК
Персонажи: Рауль, Катце, ОП
Пейринг: какой разглядите
Жанр: недороманс, немного агнста и хорошо замаскировавшийся стеб, имхо
Рейтинг: низкий
Дисклаймер: не мое
Предупреждение: АU, ООС, постканон. Продолжение «Протезов и котов» и иже с ними. Еще одна интерлюдия, не имеющая прямого отношения к основной сюжетной линии.
читать дальше- Сволочь.
Катце прикрыл глаза и в бессильной тоске толкнулся затылком о высокую спинку кресла:
– Сволочь.
Это все, что он мог себе позволить. На большее у него права не было.
Нет, рыжий с самого начала прекрасно понимал, что совместная жизнь с блонди – не сахар и не фунт изюму. И не стоило останавливать Рауля тогда в гостинице, когда он хотел уйти. Но – остановил. Потому, наверное, что та капризная детская выходка господина Эма не была даже попыткой манипуляции: Катце понимал, что он не блефует и не давит на чувства, просто поставил себе цель получить все или ничего, четко и ясно. Сожалеть о принятом решении не имело смысла, как и вообще о том, чего нельзя было изменить; однако внутри все протестовало от одной мысли, что теперь уже придется постоянно делить с Эмом личное пространство и, как следствие, не только его.
Что такое Рауль, он неплохо представлял себе еще в то время, когда был фурнитуром у Минка: о въедливости и занудстве главного нейрокорректора по Эосу ходили легенды, или, если быть точным, анекдоты. Правда, фурнитуры господина Эма не выглядели ни затерроризированными, ни замученными жизнью, как кое у кого из верхушки Синдиката, не говоря уж о том, что смешки за спиной кроме него мало кто спустил бы: далеко не все элитники были столь же равнодушны к тому, что говорят о них фурнитуры.
Но дело было даже не в том, насколько лучше или хуже этот блонди в сравнении со своими собратьями, проблема заключалась в самом факте, что он блонди. Один из тех равнодушных полубогов, чаще всего совершенно непредсказуемых, не способных ни на сочувствие, ни на благодарность, на которых Катце достаточно насмотрелся, прежде чем покинул Эос. Да, они не могли не вызывать восхищения, граничащего с трепетом, у простых смертных. Но у товарищей Катце по фурнитурскому счастью верность своему долгу и гордость за свое положение при высшей элите всегда имели примесь горечи и какой-то фатальной усталости. А может – затаенной безнадежности. Само присутствие рядом с блистательными блонди очень давило на психику, и Катце не зря считал себя счастливчиком в том смысле, что его собственная искренняя преданность Ясону, граничащая со слепым преклонением, была скорее сродни воодушевлению, вдохновению… Вот так и за тайнами Танагуры вдохновился полезть, судя по всему. Хотя и Ясон давил, конечно, – еще как! По сравнению с ним присутствие Рауля переносить было в какой-то мере даже легче.
Однако Катце не обольщался и не сомневался, что в случае, если господин генетик сочтет необходимым, то легко переступит через него, использует в собственных целях, не считаясь ни с чувствами, ни с желаниями рыжего, вплоть до того, чтобы глазом не моргнув, уничтожить его. Кроме того, зная в общем и целом характер элиты, Катце предвидел, что Рауль постоянно будет давить своей прирожденной властностью, требовать внимания к своей персоне и к своим насущным и неотложным, по его мнению, нуждам, которые в разы превышают нужды нормального человека как количественно, так и качественно: дети Юпитер деятельны, как средних размеров сталелитейный завод, они привыкли, чтобы всем необходимым для работы их обеспечивали регулярно, заблаговременно и по высшему классу. Впрочем, рыжему-то как раз было не привыкать. Тот, кто прежде снабжал труднодоступными на Амои материалами весь Эос и часть Танагуры, вполне мог удовлетворить любые потребности единственного персонального биотехнолога. На фоне всего вышеперечисленного финансовая сторона беспокоила Катце в последнюю очередь, он в любом случае намеревался обеспечить Рауля настолько, насколько тот только пожелает, пусть хоть ест и пьет на золоте и требует для своих исследований алмазные пробирки – ради Джейсона, который считал блонди своим отцом.
Но жить вместе!... Катце так и не смог толком понять, на кой он сдался Эму и для чего тот так хотел всегда иметь его рядом. Нет, то, что касалось потребности поставить в своей жизни кого-то на место утратившей значение Юпитер, он все уразумел. Непонятно было, почему именно он – бывший фурнитур, теневой делец, разукрашенный благоприобретенными физическими недостатками и дурными привычками так, что пробы ставить негде. Катце забыл или не усвоил, что в ценностной системе Рауля существовало только одно понятие – «личность», других не предусматривалось. Очень хотелось спросить, но не рискнул.
Рыжий подумал, что будь на месте Эма Ясон, он бы еще стерпел: Минк безраздельно владел им и охотно демонстрировал эту власть – просто так, ради собственного удовольствия, однако никогда не покушался на вмешательство в личную жизнь Катце – не указывал, где и как жить, чем питаться, что делать в часы досуга. Впрочем, Ясон никогда и не интересовался, имеются ли часы досуга вообще. Рауль же без обиняков претендовал именно на личную жизнь Катце, поскольку личное пространство в основном и составляет эту жизнь, в которую рыжий абсолютно не жаждал кого-либо впускать. «Мой дом – моя крепость» – и на кой ему, чтобы эта крепость оказалась захваченной каким-то блонди, который начнет наводить там свои порядки? Одни только взгляды, которые Рауль бросает на каждую новую раскуренную Катце сигарету, чего стоят!...
Пришлось лишь вздохнуть и смириться с тем, что выбора ему не оставили – в конце концов, за столько лет собственной жизни можно было привыкнуть, что выбирать, видимо, вообще не суждено.
Однако на деле все обернулось так, как Катце не мог предположить даже в самом абсурдном бреду.
Промаявшись в гостинице бездельем еще несколько дней после того памятного разговора, Рауль получил в полное свое распоряжение дом с готовой к подключению системой безопасности, личный счет с увесистой суммой и полную свободу действий. Весь вид Катце при этом говорил: делай все, что тебе заблагорассудится, только не трогай меня. Однако он ничуть не сомневался, что теперь начнется – «Катце, надо сделать то-то, Катце, мне требуется вот это, Катце, ты должен…». Ага, он всегда был должен, исключение составляли только последние четыре года, но приспособившись-таки жить без долгов, он больше не хотел возвращаться к прошлому; прошлое умерло вместе с Ясоном.
Рауль в самом деле потребовал – полдюжины андроидов с программным обеспечением, необходимым для работ по ремонту дома – небольшого коттеджа с четырьмя относительно просторными комнатами внизу и двумя поменьше в мансарде. И все. И не потребовал даже, попросил. Дальше все делал сам, позволив Катце с головой уйти в собственные заботы и относительно спокойно обживать ту нишу, которая необходима рыжему для привычной незаконной деятельности. Не дергал, не грузил, вообще практически не трогал, существовал почти что в параллельном пространстве. Нет, он конечно обращался время от времени с вопросами: устроит ли Катце меню, которое он составил для кухонного агрегарата из расчета на два месяца, или температура +19 в доме. Да, еще принес на утверждение эскиз оформления спальни, куда рыжий затащил для себя первые попавшиеся кровать с тумбочкой, платяной шкаф и терминал, при виде которого у людей, понимающих в таких вещах, перехватило бы дух от восторга – эта комната действительно нуждалась в ремонте. Рыжему понравился цвет стен, неуловимыми волнами переходящий снизу вверх от темно-серого к серо-зеленому и опять к серому, но уже более светлому. Позже он узнал, что это была первая дизайнерская разработка в жизни Эма. Если не считать пэтских фенотипов, конечно…
Катце в который раз полез в биржевые сводки, нимало не изменившиеся за последние полчаса. Почему работы нет именно тогда, когда она нужна? Он потянулся за лежащей рядом пачкой, рассеяно глянул на свои пальцы, выуживающие из нее сигарету, равномерным движением рассеянного зомби затолкнул назад, и смяв дорогую упаковку вместе с содержимым, отшвырнул в угол. Какой смысл? В столе есть уже начавший покрываться пылью запас нормальных, крепких, таких, как он любил, ему совершенно ни к чему этот навороченный эрзац «с пониженным содержанием». Страшно не хотелось возвращаться рано – в пустой дом. Предположительно пустой…
В первые же недели совместного существования, поймав себя на том, что срабатывают давно, казалось бы, позабытые фурнитурские рефлексы – он непроизвольно старается быть незаметным в собственном доме, постоянно следит за тем, как выглядит, избегает поднимать глаза на блонди – Катце пришел в состояние, близкое к тихой ярости. В конце концов, он у себя дома! Это он взял Рауля к себе жить, а не наоборот. Да еще отдал в полное распоряжение блонди большую часть дома. С чего ради он должен жаться по углам в угоду этой заносчивой кукле?
Незамедлительно был принят новый распорядок жизни: хожу как хочу, где хочу и в чем хочу; встаю, ложусь, питаюсь, ухожу и возвращаюсь тогда, когда это надо мне.
Однако в первое же утро, как рыжий выполз на прямую «спальня – санузел» в полном неглиже, состоящем из плавок, сигареты и «вороньего гнезда» на голове, на блонди это не произвело ровно никакого впечатления. Видимого невооруженным глазом, в смысле. Катце потом долго гадал, ожидал ли Рауль заранее чего-то подобного, или сработало хваленое элитное самообладание. Мысли, что господин Эм не заметил вопиющего факта, рыжий не допускал; он не сомневался в наблюдательности высшей элиты в целом и данного конкретного Рауля в особенности.
В итоге Катце решил, что, видимо четыре года жизни в нормальном человеческом социуме, отнюдь не среди сливок общества, пообломали снобизм и заносчивость Идеального Блонди и кое-чему его научили. Он ведь был вынужден беспокоиться не только о своей безопасности, но и о том, чтобы Джейсон чувствовал себя комфортно в этом мире. Рыжий уже не удивлялся ни тому, что слышит от Рауля несколько раз на дню «спасибо, Катце», звучащее, впрочем, вполне формально; ни предложению обращаться к нему на «ты», которое рыжий, разумеется, гордо проигнорировал; ни тому, что блонди не только взял на себя все домашние заботы, но и вел хозяйство очень экономно, фактически снимая со счета только проценты, набегавшие за месяц. И все же блонди удалось снова поразить рыжего, да так, что после этого Катце пришел к твердому убеждению: элита способна выкинуть любой фортель, нет границ их гениальной фантазии.
Рыжий поерзал в кресле, приспосабливая трансформирующуюся спинку так, чтобы меньше чувствовалась боль в верней части позвоночника и над лопатками. В тот день у него вот так же болела спина; все раздражало, никого не хотелось видеть. И он вздохнул с облегчением, когда удалось, вернувшись домой, не встретиться в холле с Раулем, добраться до своей комнаты, упасть в такое же почти кресло за терминалом и стребовать с андроида сразу тройную порцию кофе.
Но, наверное, блонди обнаружил его экстренный заказ, потому что заглянул в комнату, когда еще не была допита и первая чашка. Говорить, правда, ничего не стал, и это уже давало надежду, что если сделать вид, будто Катце его не заметил, с головой закопавшись в изучение потенциального контракта, то Рауль благополучно уйдет, откуда пришел.
Однако, постояв немного в дверях – Катце все это время затылком чувствовал его взгляд – блонди двинулся совсем в другую сторону. Подошел сзади и сделал то, от чего рыжий едва не подпрыгнул на месте: стал осторожно ощупывать его шею, основание черепа и спину – прямо через свитер, который у него не хватило сил снять, пропылившийся и прокуренный, в котором Катце мотался с утра, как соленый заяц, а потом сидел в душном офисе со сломанным кондиционером.
- Тихо, - почувствовав, как он дернулся, велел Рауль, и впервые за время их совместной жизни в этом доме его слова прозвучали как приказ. Ловкие, внимательные и сильные пальцы изучали, гладили, осторожно «разогревали» и разминали сведенные усталостью мышцы, и рыжий едва не застонал от облегчения, которое дарили ему эти прикосновения.
Как он быстро привык к хорошему! Вообще слишком быстро привык к блонди, несмотря даже на то, что старался думать об отношениях с ним как можно меньше: достаточно, что эти отношения надо было как-то выстраивать. Незаметно для себя стал считать неотъемлемой частью своей жизни. Привык к умиротворяющей обстановке в доме, к этим сеансам массажа, о которых даже просить не приходилось – блонди по каким-то одному ему понятным признакам всегда точно знал, когда рыжий в нем нуждается, – к спокойным разговорам за шахматами и без. Тот набор, дорогую имитацию под терранский антиквариат, сделанную из натурального дерева, и такой же шахматный столик к нему, Катце, поддавшись импульсу, притащил домой сам, после того как однажды застал Рауля в гостиной, лежащим животом на широкой низкой софе и увлеченно переставляющим виртуальные фигуры на экране разложенного прямо на полу ноута… А привыкать было нельзя. Нельзя, даже здесь, вдали от Амои, забывать, что блонди есть блонди, они не бывают ручными и домашними, они всегда сами по себе, опасны или, как минимум, непредсказуемы, у них собственные цели, собственные интересы, и отношение к какому-нибудь бывшему фурнутуру всегда будет ровно таким, какое соответствует их планам на данный момент.
Катце так и не решился спросить, где блонди познакомился с этим… существом. Вроде постоянно торчал дома, заглатывая с экрана терминала какой-то зубодробительный учебный курс. Однако, видимо, и сам куда-то выбирался. Потому что в один прекрасный день, вернее, вечер, и наверное, все-таки не совсем прекрасный, одновременно с каром Катце, возвратившегося домой после трудов праведных, у моста через мелкую речку, где начинались его частные владения, отгороженные мощным силовым полем, остановилась чужая спортивная тачка.И из нее как ни в чем не бывало, вышел Рауль Эм собственной персоной.
Рыжий даже не сразу понял, что не так. На блонди было что-то модно-элегантное с едва заметным оттенком вызова; длинная челка, с которой он так и не расстался, изрядно укоротив прическу в целом, но которую обычно убирал за ухо, сейчас снова закрывала большую часть лица. Но все это Катце разглядел чуть позже, а в первый момент увидел лишь улыбку – неуловимо и невыносимо напомнившую Ясона: тонкую, манящую, опасную, от которой невесть почему голова шла кругом. И эта улыбка была адресована сидящему в спортивном каре человеку, с которым Эм попрощался легким фривольным кивком, прежде чем почти так же кивнуть Катце и направиться через мостик к дому плавной походкой уверенного в себе хищника.
Потом уже, пару раз столкнувшись с владельцем черной с серебром спортивной тачки и узнав его имя – Ленни, Катце смог разглядеть его как следует. Относительно юное еще существо, невысокое, но довольно изящное и со вкусом одетое; определенно сексапильное, даже очень – притягательность и привлекательность налицо. Но самой яркой особенностью, при вполне приятных, хотя ничего особенного не представляющих собой чертах лица, была полная невозможность определить по внешним признакам пол этого человека. Он с одинаковой долей вероятности мог быть и юношей, и девушкой. И даже гермафродитом, думалось Катце. Эта неопределенность раздражала рыжего. А может и не она, а что-то другое, но тогда он думал, что раздражение вызвано этим.
Разумеется, допускать, чтобы его неприязнь была замечена, Катце не собирался. Проще было сделать вид, будто все это вообще ему неинтересно.
Впрочем, вскоре на нервы стало действовать и то, что он раз за разом возвращался вечером в пустой дом и лишь через час-другой имел удовольствие лицезреть Рауля – нарядного, цветущего, явно довольного жизнью. Правда, в остальном все вроде бы осталось по-прежнему: Рауль следил за домом и исправностью андроида, делал свои учебные работы – по психологии, как потом выяснилось. Кроме того, Катце на какой-то волне просветления между не слишком радующей обстановкой дома и очередной неудачей на профессиональном поприще (бизнес, как назло, налаживался с трудом) предложил ему все же заняться по старой памяти биотехнологиями. Сектор, в котором находилась их планета, оказался довольно густонаселенным, можно было нелегально продавать разработки, источник в оживленной сфере теневой экономики обнаружить было бы весьма сложно. По-быстрому соорудили лабораторию на заднем дворе, и Рауль копался там, а рыжему приходилось изыскивать различные недоступные на этой планете материалы и химические соединения, из-за чего понадобилось снова вспомнить контрабандный бизнес. Он говорил себе, что в благодарность за то, что на свете есть малыш Джейсон, это не так уж много. Но теперь и необходимость заниматься всем этим, вникать, где можно раздобыть такой вот штучный товар, приносящий вместо прибыли лишь расходы и хлопоты, то, как его заполучить и доставить, казалось навязчивой обременительной необходимостью. Катце стал избегать шахматных партий с блонди, прежде очень привлекавших тем, что иногда, будучи в ударе и приложив максимум усилий, удавалось выиграть – испытать бесшабашный азарт, какого не приносила ни одна самая рискованная операция на рынке, и торжество победы, глядя в прекрасные глаза по другую сторону доски, выражение которых становилось в этот момент удивительно мягким и кротким.
Теперь ничего этого не хотелось, Катце чувствовал лишь бесконечную усталость и желание ни о чем не думать – особенно о блонди. Однако встречаться с ним так или иначе приходилось, поскольку рыжий время от времени все же вынужден был нормально обедать и ужинать, а изредка даже завтракать, ляпать же едой на свой великолепный терминал казалось педантично аккуратному Катце чуть ли не кощунством. И их неизбежные встречи, необходимость перекидываться хотя бы вежливыми фразами – не мог же он молчать с надутым видом – а того паче, все такое же неустанное внимание к его спинным мышцам, причиняли рыжему почти физическую боль. Потому что очень отчетливо и остро ощущал разницу, которой прежде и предположить не мог: раньше Рауль был рядом, здесь, с ним. Теперь же, присутствуя физически, господин Эм находился где-то далеко-далеко, в собственных мыслях и ощущениях, полностью закрытых для Катце. А ведь еще так недавно ему казалось…
Продолжение следует